Хорошо в деревне летом

Хорошо в деревне летом 2

Фантастика

IMG 2921

Юность

IMG 0005

Лирика русского севера

IMG 4470

 ДЕТСТВО

фото1 чбРодился в семье потомственных художников, дедушки-были иконописацами, мама- Кашина Нина Васильевна, и папа- Недбайло Михаил Иванович-русские художники-учились во ВХУТЕМАСе- участники многочисленных выставок -30-х годов, в том числе, выставки "Группы 13". Коля родился в 1940 году, на улице Воздушная, в поселке Ленино, Московской области, (Ныне-территория Царицыно- музей, памятник архитектуры, заповедник уникальной природы.

 фото5 чб

Мама была главным учителем и наставником в жизни и творчестве, потому что отец-Михаил погиб на фронте в 1943 году. Мама писала картины, сын наблюдал и так же полюбил краски, кисти, карандаши, в раннего возраста начал рисовать, привести самые простые детские картинки не более -4-х, с годами мальчик рос, пошел в школу, но рисовал везде и всегда, был активным, потому что у него была только мама, он помогал ей по хозяйству. 

Я расскажу вам о себе

     В 1941 году, летом, фашистская Германия вероломно напала на СССР.

Отец, Михаил Иванович Недбайло в начале войны ушел добровольцем на фронт.

Кашина Нина Васильевна с сыном Колей уехали в эвакуацию и город Пермь.

Мама,   Кашина   Нина, ехала с   маленьким  Колей,   в поезде.   С ними ехала семья, художник - график   Цельмер   Валентин   Дмитриевич  и его жена Петропавловская Надежда Павловна, красивая, статная, черноволосая и моложавая женщина. С ними был их сын Игорь, на год старше Коли.

   Коле было полтора года. Ехали в деревянном вагоне, потолок и верхние стенки   которого были выкрашены в темно-голубой, а нижняя часть вагона,   коричневой краской. В вагонах   было душно и шумно. Мама   с   Колей   лежали   на нижней полке.   Петропавловская   Надежда,   помогала   Нине Васильевне   ухаживать за ее неспокойным   ребенком. Колю постоянно укутывали в одеяло, чтобы он не простудился. И, семья Цельмеров   передавали из рук в руки ребенка, успокаивая его. Так и доехали до Перми.

В эвакуации   сообща   вместе и дружно переживали   трудности военного времени.

Нина Васильевна Кашина работала в Окнах Российского Изобразительного Искусства. Она делала плакаты, листовки  для фронта, которые призывали к борьбе с оккупантами и победе над фашистской Германией. Отец писал Нине Васильевне с фронта письма, и очень просил   беречь Колю, их ребенка.

   В 1943 году отец погиб при освобождении Белоруссии. Ему было 42 года. После войны, в 1945 году пришла «похоронка».

   Матушка привезла из эвакуации из Перми швейную машинку «Зингер». Моей бабушке, Августе, мой дедушка   подарил   ее   на свадьбу. По тем временам этот подарок считался царским. Швейная машинка была нашей кормилицей, матушка зарабатывала на ней хорошие деньги.                                                                                                                       После возвращения из эвакуации, мы подружились с семьей Цельмеров и ходили друг к другу в гости. В 1944 году в семье   Цельмер Валентина и Надежды Петропавловской родилась дочь Ольга. С детства Коля и Оля дружили и долго находились в самых теплых отношениях.                                                                                                                                                                                              В то непростое время, люди жили дружно, открыто, оказывая взаимопомощь друг   другу .

   В начале 1950-х годов   Кашина Нина Васильевна с сыном Колей получили на Петровского - Разумовской аллее д. 18,а, в коммунальной квартире   две комнаты. Этот дом двухэтажный бревенчатый, раньше принадлежал Марии Васильевне Тяпчевой, танцовщицы из знаменитого ресторана « Яр. В годы советской власти   этот   ресторан   был переименован в ресторан «Советский». В годы перестройки,   в конце 1980-х   годов   в нем организовали «Горбачев фонд». Тяпчева   Мария   Васильевна   была   очень красивая, эффектная женщина с тонкими чертами лица. Носик аккуратный, точеный, глаза большие,   голубые,   в которых можно раствориться от счастья.

Моя   мама   и   Мария   Васильевна   дружили. В память   хороших   и дружеских   отношений, добрая   Мария   Васильевна   подарила моей матушке часть   мебели из красного дерева: комод, ломберный стол, трюмо и столик-подставку из своей гримерной комнаты. Богатый   промышленник, влюбленный   в Тяпчеву   Марию Васильевну, подарил   ей   дом с обстановкой,   мебелью   из красного дерева.   После   революции   этот   дом   был национализирован   и передан в пользование   государству.

Дом стоял   на берегу   пруда.   Я и ребята   с   нашего   двора   ходили на пруд   купаться.   На этом пруду   плавали   цыгане   на   плотах, покрытых листами меди.   Они   жгли костры. На   ее берегах   любили отдыхать футуристы В. Маяковский. В. Хлебников   А. Крученых и другие. А речка «Сетунь» впадала в Немчиновские пруды. На правом берегу этого Немчиновского   пруда, проживал тот самый   Казимир Малевич. Который написал свой знаменитый «Черный квадрат»                                                                                                        Потом   в советское время   дом   Тяпчевой   М.В. перекатили на Петровско – Разумовскую аллею. В   50-е  годы, нам, мне и маме,   дали две комнаты на втором этаже этого дома.   В доме  не было горячей воды, и ванны. Мама договаривалась с семьей Цельмеров. Они   жили   в отдельной   трехкомнатной   квартире   со всеми удобствами. Мы приходили к ним на   улицу   Плющиха, пообщаться и помыться в ванной. Это были хорошие душевные времена. Взрослые пили чай, рассказывали житейские истории, иногда играли в шахматы или карты, дети играли   в жмурки - прятки. Было ощущение легкости, чистоты и свободы и тихого семейного счастья. Но, с годами, мы повзрослели, у нас появились разные интересы в жизни и пути наши разошлись. В последующие годы   мы   общались с Олей и ее мужем   художником Сергеем Михайловичем Харламовым. Встречи и общение в основном были эпизодическими.   Каждый   из   нас   нес   груз семейных и профессиональных проблем,   в   одиночестве, без помощи и поддержки друг друга. Но воспоминания о детстве всегда жили в сердце, радовали душевностью и теплотой и человеческих отношений между нами.

Коля Кашин. 1940-е годы.

В 50-е годы, Нина Кашина с сыном Колей переехали из Царицыно   в Москву на улицу Петровско-Разумовская аллея. Дом входил в квартал городка художников на Верхней Масловке. Дом 9, на Верхней Масловке, был построен как дом-коммуна с необходимыми службами для жизни и быта художников: библиотекой, столовой, детским садом, прачечной, аптекой. Мама, Нина Васильевна работала воспитателем детского сада. Ее сын Коля был у нее постоянно под присмотром. Мальчик был очень подвижный и любознательный, подружился со своими сверстниками, детьми художников. Детские воспоминания Николай Михайлович Недбайло написал, будучи взрослым. Серии рассказов « Я и ребята нашего двора.» это маленькие житейские истории, которые происходили в детстве с художником.                                      Надо отметить очень важную деталь.

Когда из громкоговорителя звучали срочные сообщения, да еще произнесенные голосом диктора Левитана, весь народ останавливался и стоял на месте. Словно кто-то прочерчивал невидимую линию, и останавливал людей, чтобы они замерли, пока не будет произнесено это сообщение.

Ведь еще не так давно, закончилась Великая Отечественная война. И все годы борьбы с немецко-фашистскими оккупантами и завоевателями, разорителями русской советской земли, проходили с этим громкоговорителем. Он оповещал, он людей вдохновлял на подвиги, он людям вселял надежду и силу воли к борьбе просил подождать еще немного и победа будет за нами за людьми советскими. Это был самый главный и друг, и товарищ, и брат, и наставник, и помощник, и вдохновитель. Поэтому в годы войны Гитлер объявил, что за голову русского советского диктора Левитана он заплатит миллион немецких марок, чтобы его голос не звучал и не вдохновлял людей к борьбе и победе.

И после войны этот голос был родным и близким в каждом советском доме. Но и люди еще с тревогой иногда слушали и   еще боялись, потому что, совсем недавно они победили такого врага мирового упыря. И конечно еще память сильна и страх тоже еще не был изжит.

Но, как правило, из этого громкоговорителя уже для советских людей были хорошие новости и очень. Особенно о снижении цен на продукты питания. Народ потихоньку оттаивал. Освобождался от этих страхов и боязни повторов агрессии. После таких сообщений люди выходили на улицу и во дворах ставили стол накрывали его скатертью и приносили все что у кого было и вместе кушали, веселились, танцевали.

                                                               Так происходило излечивание людей.

     Я в коротких штанишках, с блокнотом в руках, с   замирающим   сердцем, стоял на табуретке и тщательно записывал карандашом,   со слов Левитана, на какие продукты понижались цены.   Тогда мне было 7 лет.     Взрослые стояли тут же у громкоговорителя   комментировали и говорили: «Коля ничего не пропускай, все записывай». Когда заканчивал говорить Левитан, все стоящие на кухне и в коридоре   тихим голосом прокричали, «Ура.». Далее: «Говорит Москва». Диктор   Левитан, сидевший в радиокомитете на Пятницкой улице, район Новокузнецкой,   еврейским, красивым   бархатным   голосом произносил: «Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского   Союза». .А   радиостанция была одна.   Далее тем же голосом он продолжал: «От Советского информбюро, передаем срочное сообщение: Совет Министров Советского Союза постановляет: 1. Карточная система отменяется, 2. Произведено снижение цен на продукты первого потребления. И дальше шел перечень продуктов и цен. Диктор продолжал: «Земля и   ее недра принадлежит государству, и являются ее собственностью». Потом выступали Молотов и Микоян, они были членами правительства и сидели в Кремле. Микоян  заведовал пищевой промышленностью и от имени этой промышленности он и выступал. Сталин был Генсек. Глава государства. После таких сообщений люди выходили на улицу и во дворах ставили стол накрывали его скатертью и приносили все что у кого было и вместе кушали, веселились, танцевали.

Так проходила послевоенная жизнь советского народа.

Тогда же появились черно-белые телевизоры КВН. С экраном размером пачка папирос «Казбек»

А у нас телевизора не было. Приходилось бегать смотреть кино к соседям. К нему еще продавались линзы с дистиллированной водой, чтобы увеличить изображение.

Все люди ликовали. И шли толпами на Красную   Площадь. Играла патриотическая, бравурная, жизнеутверждающая музыка Дунаевского, Долматовского, Кабалевского, Руслановой, Шульженко, о любви к Родине.

Люди выносили   во двор патефоны, заводили  пластинки и танцевали. Из репродуктора звучало:

«А сейчас передаем концерт по заявкам трудящихся. Песню Валенки. Исполняет Русланова. Клавдия Шульженко Синий платочек.» Все очень любили танго. Во время танцев народ, пил самогон и наливку. Закусывали огурцами черным хлебом и селедкой.

Настроение у всех жителей было праздничное, все были уверены, что такими темпами через пять десять лет мы будем жить при коммунизме. Но пришел Хрущев и все планы и надежды народа на счастливое будущее в коммунизме не осуществились.

Справка. Городок художников на   Верхней Масловке — архитектурный комплекс, объект культурного наследия (памятник истории и культуры) на северо-западе Москвы, на территории района АэропортСеверного административного округа.

По инициативе Горького и Грабаря бригадой АСНОВА в конце 1920-х годов был задуман как архитектурный комплекс в виде огромного «корабля искусств», который должен был стать сосредоточением московской художественной среды, создать бытовые условия для графиков, скульпторов, живописцев и способствовать развитию молодого советского искусства.

                                

                                              Я и ребята с нашего двора.

Вокруг стадиона Динамо стояли тесно друг к другу одно и двухэтажные домики. В 1943 – 1945 годах жители   этих   домиков имели под окнами своих квартир огороды с грядками. Я и ребята с нашего двора, это Борька Пименов, Алик Толмачев, Вовчик   Каневский,   Жека и другие. Особенно летом в августе, сентябре,   мы, как воробьи делали настоящие налеты на эти огороды, где росли молоденькие редиски,   небольшие с мизинец морковки, горошек и мак. Мы это легко выдергивали из грядок, и, вытирая их об штаны, отправляли в рот.

                                     А еще мы устраивали во дворе салют.

На ближайшей помойке отыскивали жестяную банку, сделанную из тонкой жести внутри покрытую оловом, или никелем, чтобы не ржавела, килограммовую банку из-под консервированного сливового компота. Потом большим толстым гвоздем пробивали на дне дырку. На твердой утоптанной дорожке во дворе вырывали ямку, насыпали туда кусочки карбида, наливали воды в земельную ямку, карбид сильно шипел и булькал. Когда шла реакция, подходили к ямке, накрывали ее банкой и подносили горящую спичку. В ту же секунду все это взрывалось, и банка летела вверх аж до пятого этажа. Банка летела вверх и падала обратно. Похулиганив, и покричав «Ура», мы разбегались по домам. Но эти опасные игры были очень редкие.

А дело в том, что на стадионе Динамо в 1943-1945 годах работали пленные немцы в серо-синих штанах и блузах. После победы немцы еще несколько лет жили и работали Москве. .Стадион Динамо постоянно ремонтировался, пленные немцы работали и производили сварочные работы, с   использованием   карбида. Стоял высокий, бак в него кидали этот карбид. Бак был накрыт тяжеленным железным колпаком. Из него выходил резиновый шланг, а на конце был сварочный аппарат. Карбид сильно булькал и с конца этого сварочного аппарата выделялся с шумом и бульканьем газ. А к нему подносился огонь и сваривалось всякое железо .Из этого железа сваривали толстые прутья с пиками на конце и эти заготовки шли на окантовку всего ограждения стадиона. Чтобы всякая шпана ( дети, подросткового возраста, предоставленные воспитанию улицы ), и безбилетники, не перелазили через этот забор. Но мы на все футбольные матчи проходили через любые преграды, в том числе, пролазили и через этот   забор с пиками.

                         Когда проходили грандиозные матчи, над стадионом гремела бравурная музыка.

Под звуки футбольного матча: « …пам – пам - барам - пам – пам..» двумя ручейками на середину зеленого травяного поля выбегали спортсмены. Потом выстраивались шеренгой. Капитаны, вратари, защитники, нападающие приветствовали друг друга.

А по радио неслась песня: « Эй вратарь, готовься к бою, часовым ты поставлен у ворот. .Едем прямо на Динамо, вся Москва   о футболе   говорит. Удар короток, и мяч в воротах. Кричат болельщики   ура. Свисток   свистит.   Друзья вперед,   друзья. Вперед, вперед, вперед.»

Кульминационные   моменты футбольных матчей приходились на игры команд «Спартак и Динамо».

   Творилось нечто невообразимое. Дворовая шпана была хитрая и сообразительная. У южных ворот, возле табло   толпились фанаты. На табло   был список команд «Динамо – Москва», «ЦСК».   Клуб   находился на улице Правды, рядом с цирковым училищем. У самой   большой   кассы стадиона Динамо, у южных ворот, было двадцать окошек. Можно было просунуть руку и получить билет. Шпана с улицы Мишина, где жил мой приятель О. Толмачев, пачками скупали эти билеты, и перепродавали их втридорога, когда были кульминационные матчи: «Динамо – Москва.», « ЦСК – Динамо - Тбилиси,» «ЦСК –Локомотив» и другие.

За порядком на матчах следила конная милиция на лошадях. У лошадей передние и задние ноги в нижней части были обернуты белыми лентами, что было красиво. Я не был фанатом футбола.   Но вместе с ребятами   с нашего двора,   я пролазил на стадион   через эти прутья   сверху. Иногда, с большим потоком болельщиков, мы нагло прорывались через контроль. Что получалось у нас эффектно и быстро. Мы проскакивали один кордон с контролерами, внешней стороны стадиона, потом через второй контроль, ведущий прямо на стадион, вылезали на трибуны.   Но мы не смотрели на   игру, на цифры, которые были возле восточных трибун от нуля до десяти.

Голос диктора: «Один ноль в пользу Спартака». Но мы, сидя на трибунах,   не понимали   смысла игры. Нам необходимо было обшарить все трибуны, просмотреть все сидения. Мы искали мелочь, потому что болельщики   приходили   поддатые, то есть выпившие. Они могли еще   купить пиво здесь же   в киосках, которые находились прямо под трибунами. Там мы тоже все обшаривали, искали мелочь. .Мы, искатели. Набирали   горсти мелочи. Раскладывали ее по карманам. Потом покупали мороженое, газированную воду с сиропом. А что еще надо для   нашего детского счастья?  

                                         День рождения у Володи Каневского в 1947 году.

   Городок художников на   Верхней Масловке строился в тридцатые годы. как экспериментальный центр для творческой интеллигенции: художников, графиков, скульпторов, мастеров прикладного искусства. Дом 9 на Верхней Масловке строился по принципу дома-коммуны. Где кроме   мастерских художников, имелись всевозможные службы, для удобного и комфортного проживания и творческой работы всех его жителей. Для детей был собственный детский сад. Воспитатели, музыкальные работники, повара, уборщицы были художниками и работали по совместительству. 

Сыну  советского  художника  -  графика,  иллюстратора,   Владимира   Аминодавовича  Каневского,   Вове, . праздновали   день  рождения.   и он пригласил  своих друзей:

 Кноринга  Сергея ( позже  взявшего фамилию дяди  Шмаринов,  известного  художника  графика. Иллюстратора  русской  и  зарубежной  литературы. Тавасиева  Ростика, Никича  Оскара, Лебедева Федьку, Чуйковых  Ваську и  Ваньку, Шурпиных  Вовку, Димку и Савку,   

 В большой  комнате, отдельной благоустроенной изолированной квартиры  на улице  Верхняя Маслова дом  5, в центре стоял  раскладной стол, и на нем было изобилие самых разнообразных продуктов. Нарезанная колбаса  докторская, отдельная, одесская, сыр, икра баклажанная, кабачковая, черная зернистая, красная осетровая на бутербродах с маслом. В  больших  вазах фрукты, мандарины, яблоки, орехи, арахис, миндаль, в других вазах лежали конфеты «Мишки на Севере» и «Мишки в лесу», «Цитрон», «Красная Шапочка», миндаль в шоколаде и изюм в шоколаде, «Коровки», подушечки, зефир в шоколаде, печенье, вафли, напитки  ситро, крюшон, чай. Все это изобилие спустя два года после Великой Отечественной войны, для многих из нас  было сказкой. Мы дети наслаждались этим сказочным днем рождения. Мы под музыку, включенного  патефона  танцевали  польку,  краковяк, вальс,  веселились,  и дурачились. И к концу  праздника, я   не удержался и  незаметно напихал в карманы брюк и курточки  конфеты и другие сладости,  чтобы угостить мою маму.          

Мы    жили как равные среди  равных.  Хоть и видели,  как у одних  было  больше  достатка, а  мы  лично  с мамой еле-еле сводили концы с концами.  Я часто спрашивал у матери: « А почему мы  не можем себе позволить много покупать вкусной еды. »  Мама  молчала  и  старалась  переключить мое внимание. Но  ответа  я  так  и  не  дождался.

                                                                                 Сценки   из  жизни

     23 февраля.  В  этот  день  родился   Недбайло  Михаил  Иванович  в  1901 году  на  Украине  в  городе  Ростове - на -  Дону.  В наше советское время  23 февраля праздновали как День Красной Армии.

Я  и  ребята  с  нашего  двора,  где  только  могли,  искали  и набирали  крышек  от  бельевых  баков,  кастрюль, ведер. Мы  устраивали показательные  представления,  копируя  парады   на  Красной  Площади  в  честь  знаменательных  событий,  как – то  День  Седьмого  Ноября, День Победы,  Первое Мая, День  Солидарности  Трудящихся.

      Мы, дети,   выстраивались  шеренгой.  Крышки  держали  перед  собой,  несли  их  в  виде  щитов. В руках держали древки от метел и швабр. Кто-то умудрялся  и одевал  на голову  кастрюлю. Зрелище было забавное. Маленькие  серьезные  мальчики, подражая взрослым, торжественно чеканя каждый шаг, с песнями, шагали   перед  ребятами  постарше. Они  стояли  на  высоких  ступеньках  нашего  подъезда, принимая этот детский костюмированный  торжественный парад. Мы пели:

                                                        « Артиллеристы,  Сталин  дал  приказ,

                                                        Артиллеристы,  зовет   Россия   нас.

                                                        За   слезы   наших   матерей

                                                        Из  сотен   тысяч  батарей,

                                                        За  нашу  Родину,  Огонь !  Огонь! Огонь !

Фотография. Маленькие артиллеристы. Коля Кашин первый справа.

В детских играх заводилой и выдумщиком был, я, Коля Кашин. У нас не было игрушек, родители  целыми днями были на работе. Казалось, что   дни и часы,  тянулись бесконечно. Поэтому всегда хотелось поиграть с друзьями.

Вот какие воспоминания о том времени, остались у Анны Моисеевны Фейгиной. Она вместе в группой детей была в летнем дошкольной детском лагере в Кратово, под Москвой. Очень хорошо запомнила, как маленький Коля Кашин, собирал детей играть в войну, и он ее позвал поучаствовать. Анна сказала:» Я же девочка, я не умею играть в такую игру».Коля ответил:»Ты будешь генералом, и будешь сидеть на стульчике. Ведь генералы тоже ничего не делают, а только наблюдают.»  Коля был необыкновенно находчивым и очень внимательным, показывал, как он умеет защищать маленьких детей. И его всегда слушались, тянулись к нему, как к родному брату. Многим детям не хватало тепла и заботы, Коля рос без отца, единственным сыном у своей мамы, поэтому очень рано почувствовал горькие несправедливые повороты судьбы. Его  часто обижали, называя его безотцовщиной.

                                                                                  Сценки  из  жизни.

 День седьмого ноября Красный день календаря,

Посмотри в свое окно, все на улице красно….

А из нашего окна Площадь Красная видна.

,А из нашего окошка только улица   немножко.

Дело было вечером,  делать было нечего.

Вова пел, Борис молчал, Николай ногой качал.

Эти строки из стихотворений Самуила Яковлевича Маршака, были очень жизненные и правдивые.

                                                                                            Сценки  из  жизни

       Я и ребята  с  нашего двора,  мы  любили  сидеть на крыше сарая. А сарай был длиннющий, и там было с полсотни дверей, где  хранились дрова. Еще не было  газового отопления. Это был 1946 – 1947 год. Я уже умел ругаться матом и говорил: «епамаать.» Дворы  были  все сообщающиеся.  Можно было в один забежать, а выйти  на  Верхней Масловке. Ребята постарше частенько  убегали от милиции через лабиринты  наших дворов. А еще на Масловке стояла колонка, сделанная из чугуна покрашенного темно-голубой цвет. У колонки был рычаг регулирующий  силу воды.  Мы с  ребятами с нашего двора забегали в аптеку покупали там детские большие  соски  оранжевого цвета, на кончике соски прокалывали дырочку,  надевали эти соски  на пустые катушки из под ниток, обматывали нитками, чтобы соска не соскочила, самыми толстыми нитками  десятого  номера. Потом эту конструкцию  подставляли под колонку,  нажимали на рычаг колонки, и соска  раздувалась, и  мы поливали друг друга водой. Потом мокрые  и счастливые  шли домой.

           Я мастерил  замечательные  рогатки  плоскогубцами  из толстой железной проволоки.

Пульки делал из мягкой проволоки алюминиевой или медной, и  потом  мы пуляли по окнам всех, кого очень не любили.  Например, Антонову Тоню. Она жила на первом этаже. Когда она выглядывала в окно она ложилась на подоконник и у нее вываливались на подоконник две большие (достопримечательности). Я, сидя на втором этаже, с удовольствием  разглядывал  ее. И она это хорошо знала и делала это нарочно.   Она видела  наше  любопытство. И постоянно соблазняла  нас. Я  назло  кидал камушки и стрелял с рогатки  по  ее окнам.

                                               Часто к нам захаживали целым табором цыгане.

Дворы  были открытыми, заходи кто хочешь. Мы знали, что они отравляют колодцы, что они воруют детей, Как только они появлялись, все дружно, как по команде  закрывали двери, окна , форточки. Люди правильно делали.

 В  послевоенное   время  по  нашим   дворам  ходили   мастера   самых  разных  профессий.  Так,  например,  в  понедельник  приходил  точильщик.  У  него  на  плечах  был  агрегат   треугольной   формы.  Точильщик  немолодой    мужчина,  с  большими пшеничными  усами,  в  брезентовом   плаще   с  капюшоном.  Приподняв   голову,   и   поворачивая   ее   то  налево,  то направо,  он  осматривал   окна   жильцов,   и   монотонным,  скрипучим   голосом,  растягивая   слова,  говорил  одну  и  ту  же заученную  фразу: «Но- жи,  но-ж-ни-цы,  мя-со-ру-б-ки,   бри-т-вы,   пр-а-в-л-ю-ю-ю:,-  делая  ударение   на  последнем  слове: «П-р-а-в-л-ю.»

На   улицу   выбегали  хозяйки  в  фартуках  и   косынках.  Они  выносили   бытовые  и  всякие   кухонные   мелочи.  Выстраиваясь  цепочкой,  каждая  ждала  своей  очереди.

Я  был  еще  маленький,  но   уже  знал,  какие  предметы   можно  и  нужно  точить,   и   вытащил   этому   точильщику  старинную  английскую   бритву   в  чехле,  которую  он  мастерски  заправил.

   На   следующий  день  во  двор   приходил   лудильщик.  Мужчина  неопределенного  возраста,  без  бороды  и  усов,  в  фуфайке   и   шапке   ушанке.  Он   так  же,  подражая  голосу   точильщика   кричал: «Та-зы,   ка-с-трю- ли   по-чи-ня-ю-ю –ю».  Многие  хозяйки знали  день,  когда   придет  мастер   и  заранее   выносили   свой  нехитрый   кухонный  скарб.

    В  среду   появлялся  старьевщик.  Он  тоже   отличался  от  своих  коллег  по   ремонту  бытовых   предметов.  С  бородой,  усами,  с  густой  всколоченной  шевелюрой,  давно  немытых  волос,  в  рабочем   костюме  цвета   серого  асфальта,  местами  сильно  протертого  до  дыр,  местами  лоснящегося  от  грязи.   У него была  двух   колесная  тележка,  на  которой  стоял  шкафчик  на   четырех  колесах. Жители   наших   домов   выносили   ему   старые   вещи,  которые   уже   были  непригодны  для  пользования,  вообщем,  всякое  барахло.  Взамен   этого  барахла,  старьевщик   давал   нам  леденцы. Он  вытаскивал  из  кармана   своей   куртки   круглую  жестяную  банку   с  надписью  крупными  буквами:»Леденцы»,  открывал  ее,  сыпал  в  свою   руку,  а   потом  насыпал  их   в   наши   потные  и  грязные    детские  ладошки.  Тогда  никто  не  задумывался  о чистоте рук. Еще не было широкого понятия «антисанитарные  правила».  Для  нас,  детей,  прежде  всего  было  получение  заветной  горсточки   этих  круглых  светящихся   на  солнце  сладких   горошков.  В  этих  леденцах   была  какая-то завораживающая  магия  ожидания   чудес  и  явлений   непознанных  ощущений.  Во  рту  от  леденцов  появлялся   сладкий  мятный  вкус   и  приятный  холодок.  

     Некоторые  дети,  когда   взрослых  не  было  дома,   по  незнанию  и  непониманию,   несли   старьевщику  и  хорошие   вещи.  Как,  например,  меховые  вещи,  воротники - горжетки,  муфточки.  Лично  я   ничего   никогда  не  отдавал,  так  как у  нас  с  мамой  не  было  лишних   вещей.  Моя  мама,  была   художницей   и   мастерицей.   Она  хорошо  шила.  Вещи,  которые  теряли  свой  вид,  она  распарывала,  стирала,  утюжила,  перелицовывала   и  делала  из  них  новые,  красивые,  модные  по  тому  времени  курточки,  брючки  и  все  что   нам  было   необходимо  в  быту. А   некоторые   дети,  когда  взрослых  не  было  дома,  тащили  носки,  штаны,  так  что многие  на  утро  оставались  без  нужной  повседневной  одежды.

                                                                             Аптека на  Масловке.

Помещение  с дореволюционным,  под красное дерево оборудованием.  Там я  покупал анальгин.

Алик  Толмачев  приходил к нам с улицы Мишина, чтобы продавать нам  подшипники и отдельные шарики всех размеров. Из этих подшипников мы делали самокаты. Один большой подшипник ставился на переднюю вертикальную доску.  К  этой доске, на дверной петле, прикреплялись два  подшипничка поменьше справа и слева. И потом одной ногой становились, а другой отталкивались,  катились по дорожкам.  Называлось это изобретение – самокат. Когда на нем  катишься он сильно жужжит. Мы вокруг стадиона Динамо на этих самокатах  сильно гоняли.

                                                                                    Бутырский рынок.

 Мы постоянно туда  бегали. У Марии Тяпчевой был беспородный  короткошерстный  московский кот. На коврике у него перед носом  было блюдечко, и все кто мог ему бросали кто рыбку, кто колбаску. Когда его погладишь по голове, он торкался носом в ладонь и сразу начинал тарахтеть носом от удовольствия «муррр». Звали его Мурзик, еще был  такой детский журнал «Мурзилка»

   Мои  родители  Кашина  Нина  Васильевна  и  Недбайло  Николай  Михайлович  были членами  союза  художников  МОСХа  со  дня  его  основания 1932 г. Они  платили  членские  взносы,  были  участниками  художественных  городских,  всесоюзных  выставок.  ВСЕКОХУДОЖНИК  ( всесоюзный  комбинат  художников) регулярно  отправлял  на     международные  выставки - продажи  произведения  советских художников.  Среди  них  были  работы  моих  родителей.

  До войны  Кашина  Нина  и  Недбайло  Михаил  жили  в  Царицыно  на  улице  Воздушная,  которая  от  Хлебного  Дома  уходила  под  Фигурный мост.  Улица  Воздушная  была  застроена  одноэтажными   домиками.  Дом, в  котором  жили  художники   был  двухэтажный  из  гипсокартона  и  насыпного  шлака,   служившего   прокладкой  для  прочности  и  тепла.   Они  занимали  одну  комнату  8  квадратных  метров  на  втором  этаже  с видом  на  гигантский  овраг.  Рядом  стояла  церковь  «Живоносный   Источник»  без  куполов.  Хлебный  Дом, ( бывший  тюремный  замок).  Но  в  30-е  годы  этот  дом  был  большой  коммуналкой  для  многочисленных  семей. Внутри по периметру на стенах на крючках, висели тазики, ванночки и прочие бытовые предметы.

 Большой  Дворец  был  полуразрушенной  руиной,  без  крыши. На вершине его росли березы и кустарник.  Малый  Дворец  и  Оперный  Дом  были  приспособлены  под  хозяйственные  нужды. 

  Парк  в  Царицыно  больше  напоминал  лес.  По склонам   и  оврагам  росли  барвинки,  купавки,  медуницы  и  много  других  целебных  трав  и  растений.  Пруды  были  заросшие  и  в  основном  там  водились  утки.  На  окраинах  парка  местные  жители  возделывали  огороды,  выращивали   картошку,  капусту,  морковь. Небольшое  подсобное  хозяйство  помогало  людям  выживать  в  непростых  условиях.   Мои  родители  дружили  с  Ниной   Васильевной   Смирновой.  Она  была  зубной врач,  и   лечила  всю  округу  в  Царицыно.  По  совместительству  она  работала  в  НКВД.  У нее,  у  единственной,  был  прямой   телефон  в  Москву.

   Несмотря  на  тяжелые  бытовые   условия, мои  родители  попеременно  работали  в  маленькой  комнатке. Картину ставили на кровать, прислонив к стенке. Писали  картины в большим вдохновением и любовью.  И  на  равных  со  всеми    художниками  участвовали   на  художественных  выставках. Недбайло  Михаил  получил  путевку  от  Союза  Художников  и  съездил  в  Париж.  .Так  же   Недбайло  М.И.  и  Кашина  Н.В.   неоднократно  ездили  в  творческие  командировки  в  Крым,  Новороссийск.  Художники  много   работали  и  оставили  прекрасные  произведения  живописи,  графики  Серии  «Артек». 1935 года.  «Новороссийск», «Царицыно» 1929 – 1939 годы, находятся в музеях ГТГ, ГМИИ им.А.С.Пушкина,  музее  Нукуса, Перми, Донецка, частных коллекциях.  Но, большое  и  стремительное  развитие  творчества  художников,  как  и  гигантский  взлет  СССР  на  мировой  арене,  остановила  Великая  Отечественная  война.

     Как уже упоминалось выше, художник  Михаил  Иванович   Недбайло   ушел  на  фронт  защищать  Родину. После войны пришла похоронка и Нина Кашина тяжело заболела. Маленький Коля хотел утешить маму, ходил в парк, собирал грибы и ягоды, приходил домой брал муку и как взрослый размешивал тесто и делал пирожки. Были  ли эти пирожки съедобные  эти или нет, наверное, неважно. Главное мама почувствовала заботу и внимание своего маленького сына, и она поднялась и стала работать, рисовать натюрморты, пейзажи. Сын наблюдал, как мама работает над картинами. Особенно ему  нравились натюрморты с фруктами. Он следил,  как на холсте появляются сочные яблоки, груши, апельсины, мандарины, виноград. Но главное, в перерыве между работой над картиной, мама уходила по делам; необходимо было  не только убрать, постирать,  приготовить обед, а они  жили в коммунальной квартире, с печным  отоплением,  воду набирали в колонке, были и другие бытовые и семейные заботы. Но и необходимо было время, чтобы подсохла краска на холсте.  В отсутствие мамы, он, как стратег, не нарушая общей композиции,   откусывал  плоды,  ел  виноградные  ягодки, и аккуратно укладывал их на место. Но, иногда, так увлекался, что ему  приходилось  обкусанные яблоки  и  гроздья  винограда подпирать  спичками и  спичечными коробками. Мама, возвращаясь к холсту, видела, что натюрморт немного поредел, но  она  никогда  не делала  сыну  никаких замечаний и упреков. Напротив,  она знала, что сын, наблюдая за  ее работой,  учится технике живописи. Он видел, как она строит композицию, пишет красками детали.  И по окончании  сеансов, она говорила; «Все, готово, можно  съесть.»  Коля жадно набрасывался на это изобилие, иногда  есть уже было нечего. Но все равно  у него было чувство полноты ощущений от  того,  как на чистом холсте появляются и  оживают цветы, фрукты,  и радуют  разнообразием  формы и цвета. Главным учителем  для Коли  всегда была  матушка. Она говорила: «Запомни, Коля, на всю жизнь: как к искусству относишься, тем оно к тебе и вернется. Ведь душа художника - в его произведениях!»  Эти слова навсегда стали его  кредо.

 

Нина Кашина пишет картину.

Первые рисунки Коли Кашина, незамысловатые детские впечатления. Это  деревья, цветы, птицы, животные.  Все что ребенок видел, он старательно рисовал цветными карандашами.

К данной статье ниже размещен ряд рисунков Коли Кашина, позже взявшего фамилию  отца Недбайло Михаила Ивановича.

Так же в этом разделе помещен видеоролик: Кашина Нина Васильевна и сын Коля. 1950-е годы.

фото чб  фото9  фото7